Чердак

В детстве, когда я жил на Северном Кавказе, в бабушкином доме был чердак.

На него в то время, кроме меня, почти никто не лазил, бабушке в её возрасте было уже трудновато взбираться по шаткой приставной лестнице. Поэтому я этот чердак решительно  оккупировал в практически единоличное владение. 

Знойным летом он не пользовался спросом: солнечное сандалетно-голопузое детство стремглав летело и бурлило по неасфальтированным станичным улицам, к лесу, горам, затем к игривой каменистой речке, с мячом, рогаткой, удочками, великом, за компанию с такими же неугомонными сверстниками.

То ли дело — ближе к осени, когда заряжали затяжные дожди.

На чердаке валялась целая куча какого-то старого, давно позабытого тряпья, из которого можно было себе свить мягкое и уютное гнездо, вокруг пылились беспорядочные стопки пожелтевших книг и перетянутых шпагатом виниловых пластинок, в большой картонной коробке хранился фундук, а под стропилами крыши годами сушились всякие ароматные травки, лекарственные и не очень.

На саманном полу перечёркнутым ромбом светилось солнечное пятно, взбудораженные пылинки хороводились в косом луче, пробивающемся через запаутиненное окошко фронтона. Но это только в погожий день. В непогоду здесь стоял убаюкиваемый мышиным шорохом вязкий и сонный  полумрак, и немного разогнать его помогали лишь антикварный удлинитель да древняя настольная лампа, которую я тайком притаранил снизу, из пустующей спальни покойного деда.

В ненастье, когда дома не сидится, а на улицу не идётся тем более, чердак бывал как нельзя кстати. Под дробь дождя по шиферу, буквально над самым ухом, приключенческая книга становилась вдвое интересней, а неизменный её сопровождающий (пачка кукурузных палочек или горсть орехов) — вдвое вкусней.

Для взвинчивания в себе чувства ленивого уюта полагалось периодически подходить к захныканному дождём подслеповатому окошку, печально обозревать свысока волнующиеся струи дождя, раскисающие огороды, грязное небо и ипохондрически кряхтящую айву, покорно бьющую рваному ветру бесконечные поклоны. А над всем этим, вдали — мелкозазубренный мутно-зелёный горизонт всегда таких родных, а тогда, в детстве, ещё и загадочно-таинственных хребтов кавказских предгорий. Отогнав летаргический морок угасающего лета, зябко поведя плечами, оставалось тихо порадоваться сухому и нежному чердачному теплу и поспешить обратно, в своё уютное персональное лежбище.


...Бабушка умерла двадцать лет назад, в её полностью перестроенном доме давным-давно живут чужие люди, и сейчас мой сын уже старше меня тогдашнего. Но всякий раз, когда в окно печально барабанит дождь, этот пахнущий ромашкой, мятой и пыльными книгами чердак опять встаёт перед глазами, будто спустился я оттуда только вчера, ненадолго, позабыв наверху непогашенную лампу, раскрытый посередине томик Фенимора Купера и недоеденную пачку кукурузных хлопьев.