Еще школьником помню стройку у нас под окнами.
Сперва вырыли котлован (суперудобное место для детских игр), потом начали забивать туда сваи. С восьми утра каждый будний день — методичное бам-бам-бам-БАМ-БАМБАМБАМБАМ по голове без конца.
В пять вечера кончалась смена и копер наконец-то затыкался. Первые минуты тишина казалась звенящей, и остро доставляла прямо таки физическое наслаждение. Хотелось петь, дышать во всю грудь и вообще, радоваться жизни.
Примерно такие же чувства я испытал спустя тридцать лет, покинув Цеевропу. Внезапно вокруг не стало украинского языка.
Вывески, таблички, этикетки. Объявления, реклама, радио, телевидение. На улице и на работе, в метро и маршрутке, магазине и музее, на вокзале и в кафе. Всё теперь на родном языке.
Через годик, конечно, понемногу привыкаешь, но первые месяцы это напоминает тот свободный вздох из детства, ровно в пять вечера.
Сперва вырыли котлован (суперудобное место для детских игр), потом начали забивать туда сваи. С восьми утра каждый будний день — методичное бам-бам-бам-БАМ-БАМБАМБАМБАМ по голове без конца.
В пять вечера кончалась смена и копер наконец-то затыкался. Первые минуты тишина казалась звенящей, и остро доставляла прямо таки физическое наслаждение. Хотелось петь, дышать во всю грудь и вообще, радоваться жизни.
Примерно такие же чувства я испытал спустя тридцать лет, покинув Цеевропу. Внезапно вокруг не стало украинского языка.
Вывески, таблички, этикетки. Объявления, реклама, радио, телевидение. На улице и на работе, в метро и маршрутке, магазине и музее, на вокзале и в кафе. Всё теперь на родном языке.
Через годик, конечно, понемногу привыкаешь, но первые месяцы это напоминает тот свободный вздох из детства, ровно в пять вечера.